Одно из самых знаменитых эссе Акутагавы, в котором содержатся мысли, заметки, наблюдения и философские рассуждения на самые разнообразные темы. Наука, литература, искусство, жизнь, отношения между полами – вот лишь то немногое, о чем размышляет писатель.
Святой старец был настолько праведен, что на закате жизни уже готовился к обретению Рая и вечного покоя, но случилось так, что именно в этот момент он повстречал молодую наложницу императора и влюбился впервые в жизни.
«И что в том плохого, если изо дня в день нам встречаются одни и те же вещи, которые нисколечко не меняются.» Всевозможные инструкции на все случаи жизни можно найти в этом небольшом сборнике мини-рассказов: можно ли подниматься по лестнице задом, нужно ли гнусавить, выучившись на певца, что делать с подаренными часами и надо ли им подражать и многое другое.
Полунищий литератор-эмигрант Чорб, которого считают «человеком ниоткуда», потерял молодую жену и убит горем. По русскому обычаю, он стремится выбить клин клином...
— Нашей целью, маэстро, являются красота и дух. Мы верим в лучезарное будущее, в победу добра и солнца. Наши идеалы: правда, вера, искусство и сила. Долой слабость! Долой маразм! Мы стремимся к новой заре! Человечество должно возродиться, омытое в кринице истины и духа! Серая повседневность должна исчезнуть с лица земли — мы заменим её царством духа и красоты.
На его памяти в Вене ни разу не было такой холодной зимы. Каждый раз, когда открывалась дверь и в кафе влетало облако холодного воздуха, он слегка ежился. Долгое время новых посетителей не появлялось, и Зигмунд успел впасть в легкую старческую дрему, но вот дверь снова хлопнула, и он поднял голову.
Способов приготовить спагетти может быть великое множество. Пар, поднимающийся от кастрюли, может быть предметом гордости, а томатный соус – объектом вожделения...
Знакомы ли вам такие глухие углы, где, непонятно почему, возникла железнодорожная станция, где над несколькими грязными домишками и полуразрушенной фабрикой словно застыла великая бесконечность, а поля вокруг как бы обречены на вечное бесплодие, где вдруг ощущаешь какую-то безысходность…
Я знаю, что все это глупо. Мне вообще не следовало туда ходить; это так бессмысленно, и тем не менее я живу тем, что хожу туда. Одна-единственная минута надежды и двадцать три часа и пятьдесят девять минут отчаяния. Этим я и живу…..
Воин света давно усвоил, что Бог посылает одиночество, чтобы научить человека искусству общежития. Бог использует гнев, чтобы показать бесконечную ценность мира, а скуку — чтобы яснее стала важность риска и самозабвения. Бог применяет молчание, чтобы внушить, как ответственно должно быть каждое слово. Усталость — чтобы въяве предстала прелесть бодрости. Недуг — чтобы мы полнее осознали благодать здоровья. С помощью огня Бог дает нам представление о воде. С помощью земли — учит нас тому, что...
Сумасшедший ли я? Или только ревную? Не знаю, но я страдал жестоко. Я совершил безумный поступок, акт яростного безумия. Это так; но душившая меня ревность, но восторженная, преданная и поруганная любовь, но отвратительная боль, которую я испытываю, — разве всего этого не достаточно, чтобы побудить нас совершать преступления и безумства, хотя бы мы и не были на самом деле преступниками ни сердцем, ни умом?
Почему люди сходят с ума? И где грань между нормой и помешательством? Если бедный канцелярист с утра до вечера точит перья и перекладывает с места на место бессмысленные бумажки — он нормален; а если, устав страдать от безнадежной любви, объявит себя наследником Испанского престола — он сумасшедший? Блестящий талант Гоголя с необычайной достоверностью раскрывает тот мир, где реальность и фантасмагорична, и одновременно достоверна до мельчайших бытовых деталей.
Всякое явление на земле есть символ, и всякий символ есть открытые врата, через которые душа, если она к этому готова, может проникнуть в недра мира, где ты и я, день и ночь становятся едины. Всякому человеку попадаются то там, то тут на жизненном пути открытые врата, каждому когда-нибудь приходит мысль, что все видимое есть символ и что за символом обитают дух и вечная жизнь. Но немногие входят в эти врата и отказываются от красивой видимости ради прозреваемой действительности недр.
Гробовшик Яков Иванов по прозвищу Бронза на закате своей жизни вдруг осознаёт, что жизнь его прошла без пользы и без всякого удовольствия. Он жил в постоянной злобе, считал убытки, бранил жену, и лишь перед её кончиной понял, что не сделал для неё ничего доброго. Последний жест Якова в жизни — завещать скрипку еврею Ротшильду, которого он всегда презирал...